"Патристическое толкование избранных мест Евангелия от Иоанна". Иеродиакон Далмат (Юдин)

Дорогие отцы, братья и сестры, спасибо, что вы пришли. Название лекции таково, чтобы отсечь малодушных и боязливых. На самом деле в слове «патристическое» ничего страшного нет – это просто «святоотеческое толкование». Есть несколько богословских терминов: «патрология», «патристика». Патрология изучает жизнь святых отцов, какие у них были творения, какие взгляды. А патристика непосредственно касается их учения в творениях Святых Отцов. И вот толкование в святоотеческих творениях Евангелия от Иоанна – это очень широкая тема.

Начнем мы, наверное, да и остановимся на нем, потому что это очень большая тема, с Пролога Евангелия от Иоанна. Задача лекции – показать богословскую глубину первых семнадцати стихов Евангелия и показать также, что не случайно именно это чтение Святая Церковь определила на первый день Пасхи.

Много раз мы слышали этот текст, но очень часто он проходит через сознание, не касаясь сердца. Чтобы Евангелие коснулось сердца, нужно над ним поразмыслить, нужно, чтобы это слово деятельно коснулось нас. Это очень трудно, поскольку Евангелие от Иоанна начинается высокими богословскими мыслями. Они потом раскрываются во всем последующем тексте Евангелия, однако их нужно прочувствовать.

Для того чтобы показать роль Евангелия в жизни христианина, я хотел бы привести несколько цитат из современного нам подвижника отца Софрония Сахарова, архимандрита, у которого в жизни был большой жизненный опыт монашества на Афоне, его книгу о преподобном Силуане знают все. Очень интересно, что Силуан Афонский, его писания широко известны именно через книгу отца Софрония о преподобном. Очень похожи его писания, преподобного Силуана, на текст Евангелия от Иоанна. Они столь же просты и столь же глубоки, из них дышит опыт богопознания не понаслышке, а по жизни. Он много размышляет именно на темы, предложенные Иоанном Богословом, поскольку он находит им деятельное применение в жизни, в своей жизни и в жизни окружающих.

В частности он говорит в одной из бесед с новоначальными монахами своего монастыря, что все, нас окружающее, нужно превратить в приготовление к встрече с Тем, Кто создал этот мир и нас. «Чем больше мы останавливаемся, то есть умом останавливаемся на Нем, на Боге, тем больше мы ощущаем беспредельность и вечность. Вся жизнь во Христе Боге, все Писание Нового Завета, собственно, говорит только о вечности и о приготовлении к этой вечности».

Здесь отец Софроний поясняет, что все Писание Нового Завета говорит о вечности, и это – очень важная мысль. Есть два полных святоотеческих толкования на все Евангелие от Иоанна – это святители Иоанн Златоуст и Кирилл Александрийский. Так вот, несколько первых своих вводных бесед великий Златоуст посвящает лишь тому, чтобы показать, насколько слово апостола и евангелиста Иоанна неотмирно, насколько каждое слово его Евангелия высоко.

Он пространно беседует об этом, говоря, что ангелы желают проникнуть сюда, в эти тайны, но что они открылись только нам, людям, с пришествием в мир Христа Спасителя и через откровение Сына Божьего нам. Каждое слово здесь, говорит святитель Иоанн, надмирно, неотмирно. И тут же, говорит отец Софроний, все – только о вечности. И это – не просто слова, это – опыт жизни, когда человек слова евангельские попустил через свою жизнь, исполняя, конечно, заповеди Спасителя.

Также обращает внимание отец Софроний, что апостол Иоанн в своем Евангелии просто рассказывает. И его рассказ для нас – сплошное откровение. То есть, здесь нет какой-то четко выверенной системы, здесь нет какой-то школьной структуры текста, здесь нет какого-то опыта обучения.

Вот святитель Иоанн Златоуст закончил в Афинах школу, классическую философскую школу, у него все тексты строятся строго по структуре – есть такой термин «хрия» (от греч. χρεία: польза, пользование) – как должны быть построена речь, это ораторское искусство. Но у апостола этого нет.

Когда святыми достигнут определенный уровень внутреннего духовного просвещения, как говорят Святые Отцы: «Открылись очи духовные к созерцанию Божественного», тогда Господь дает человеку следующее: он молится, и молитва управляет его внутренним позывом, речью. Вот это и есть богодухновенность. То есть человек говорит из своего опыта, но говорит так, как дает сказать ему Господь.

Поэтому Евангелие от Иоанна – это высочайшее богословие, говорит отец Софроний, когда состояние человека совпадает с Божественным проявлением. Пример тому – апостол Иоанн Богослов. И с богословием такого порядка мы встречаемся в писаниях Святых Отцов. Именно поэтому толкование Евангелия мы воспринимаем как лишь святоотеческое, поскольку они жили в том же Духе. Наше с вами понимание, когда нам открывается какое-то слово Священного Писания, всегда нужно проверить

На западе пошли иным путем: они отказались от Предания Церкви и создали свое предание. Каждый ученый богослов-протестант он долгими рассуждениями, прочтением многих книг, может быть даже и святоотеческих, создает некое свое представление, обнародует его, получает степень доктора… Но у нас путь другой. Если мы не достигаем святости, то мы достигаем опыта Святых Отцов, которые нам доступно объясняют то, как человеку открывается Бог, когда человек возвышается в своем смирении.

И вот они, Отцы, рассказывают о том, что было дано от Бога, их богословие не носит характера логически выстроенных терминов, нет. Они просто рассказывают. И нет другого пути, чтобы передать опыт Божественного, опыт Божественной жизни. И в этих простых рассказах скрывается полнота богословия, и какое же место в нашей жизни должно занимать Евангелие, это Слово о вечности.

Отец Софроний говорит так: «Чтобы проникнуть глубже в смысл слов Христа мы должны усердно читать Евангелие и внимательно останавливаться на каждом его слове. И так мы достигнем того, что слова его проникнут в сердца наши, мы будет носить их в себе как нашу собственную жизнь».

Таких слов, которые драгоценны для нас, не мало в Евангелии, и каждый из нас должен воспитывать в себе слово Христа – так мы становимся детьми Бога. И постепенно, через рассуждение и святоотеческое толкование евангельских слов, человек впитывает за многие годы своей жизни хотя бы какую-то – каждый в свою меру – часть этого опыта.

Итак, пасхальное Евангелие начинается двумя стихами, которые говорят о Слове. Конечно, многие западные ученые пытались понять, откуда апостол Иоанн берет этот термин – «Логос» (λόγος)? И, конечно, обращаются к философии греческой. На самом же деле, если человек внимательно изучал Ветхий Завет, он, конечно, знаком немножко и с еврейским языком, он знает о том, что в Библии слово «давар», а это и есть «слово» по-еврейски, имеет очень важное значение. Этот термин используется, конечно, и в нашем, человеческом значении «слова», но также и как «слова Божественно», как откровения.

И, кроме того, слово еврейское «давар» имеет гораздо более широкий спектр значений. Если в греческом словаре мы посмотрим λόγος, мы увидим двадцать или тридцать значений, и все они будут связаны с некоей умственной деятельностью: логос – понятие, логос – слово, логос – какая-то идея, то в еврейском кроме «давар – слово», давар еще обозначает вещь, дело.

Вот характерный пример в Евангелии от Луки, когда эммаусским спутникам Спаситель является и спрашивает: «Что суть словеса сия о нихже стязаетася к себе идуща?» (Лк. 24, 17). Ну, конечно, они не о словах, а о делах, которые были, говорили, о смерти своего Учителя разговаривали. И здесь стоит именно еврейский смысл слова «словеса». И дальше, когда Спаситель уже является ученикам, Он объясняет: «Сия суть словеса еже глаголах вам». То есть: «именно об этом Я вам говорил, об этих делах, что Мне надлежит умереть и воскреснуть».

Итак, евангелист Иоанн. Мы, конечно, видим перед собой греческий текст в рукописях Церкви, но за этим греческим текстом стоит его воспитание, которое полностью определяется Писанием Ветхого Завета, той средой, в которой он жил, святым городом Иерусалимом. Тогда многие уже говорили и на арамейском языке, но всех священным языком был всегда иврит – он и сейчас остается в синагоге, и Писание не переводят для богослужебного чтения.

Первые два стиха, как учат Святые Отцы, имеют исключительное значение – это ключ ко всему Евангелию. Итак: «В начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово. Сей бе искони к Богу» (Ин. 1, 1-2). Читаю славянский текст, поскольку славянский чаще всего и плотнее всего – это калька с греческого текста. Русский текст синодальный хорош, но многое в русском языке невыразимо.

Например, глагол «бе». Для славянского языка – это аорист, одно из прошедших времен. У нас – был и был, и всякий раз был – прошедшее время одно, и мы определяем нюансы этого «был» лишь по распространенности предложения. Здесь же никакой распространенности нет. Здесь «бе» соответствует в греческом тексте имперфекту глагола быть – «эн» (ἤν). Очень важно, что именно этот глагол здесь употребляется. Вся святоотеческая мысль говорит, что здесь такое употребление слова «был» – «бе», «бе к Богу», «бе Бог», не позволяет уму нигде остановиться. То есть Он был, куда бы мы не посмотрели умом, Он всегда был. То есть, нет никакого предела, когда Он Им не был.

Святитель Афанасий, много полемизировавший с теми, кто пытался с еретиками-арианами умалить Божество Спасителя, говорит, что в Евангелии в Прологе в целом выражено о Спасителе две истины: что Он всегда был и есть Сын, будучи Словом, сиянием премудрости Отца, и вторая истина, что напоследок, ради нас приняв плоть от Девы Богородицы Марии, соделался человеком. То есть это – две важнейшие истины, что Он истинный Бог и истинный человек. После воплощения – Богочеловек.

Далее, важные слова мы видим у святителя Кирилла Александрийского. Чтобы необученный слух сколь можно далее отвести от понятия страсть, страстность, дальше у нас будут термины Отец и Сын. Еретики поскользнулись на том, что рождение – это страстная среда для человека, и по аналогии они распространяют эти понятия о страстности рождения на Отца и Сына Бога. То есть они хотят сказать, что Бог один, а богословие ваше неправильно.

Очень важно, что в полемике с ними Отцы Церкви подчеркивают (в основном это Кирилл Александрийский, Афанасий Великий и великие каппадокийцы Василий Великий, Григорий Богослов и Григорий Назианзин, у них даже названия трудов одинаковые «Против Евномия»), что слова «отец» и «сын» в Евангелии евангелист употребляет лишь потому, что мы в своем языке не имеем других понятий, чтобы выразить Божественные истины. И поэтому премудрый Иоанн Богослов, вразумленный свыше, в первых двух строках своего Благовестия употребляет понятия «Слово» и «Бог». Отец, имеется в виду.

А дальше «Слово» и «Бог» заменяются на «Сын» и «Отец». Для чего это делается? Объясняет святитель Григорий Нисский: «Чтобы неприобученный слух, сколько можно, далее отвести от понятия «страсть», не упомянул он в начале ни Сына, ни Отца, ни рождения с той целью, чтобы кто в первых словах или, услышав об Отце, не увлекся ближайшим значением имени, или дознав о проповедуемом Сыне, не понял имени по здешнему обычаю, или не пал при слове «рождение», как при камне преткновения. Но вместо Отца именует начало, вместо родился – бе, вместо Сына – Слово, и говорит: В начале бе Слово (Ин. 1, 1). Скажи мне, какая страсть в сих речениях: бе и Слово. Страсть ли – начало? В страсти ли бе? От страсти ли Слово? Или, поелику нет страсти в сказанном, то не выражается проповедью и родственного? Впрочем, как же иначе, а не сими речениями выразится лучше общность и близость сущности и совечность Слова с Началом? Иоанн не сказал: от Начала родилось Слово, чтобы понятием какого-либо протяжение разъединить Слова с Началом, но проповедал о Слове совокупно с Началом, вообще сказав о Начале и о Слове: бе, – чтобы Слово не опоздало против Начала, но коснулось слуха проповедью прежде, нежели принято им одно начало, войдя с верою в начало».

Тексты святоотеческие сложны. Но если кратко сказать, то мы с вами уже поняли: нужно было отделиться от понятий земных. Евангельская проповедь идет на понятном нам языке, евангелист Иоанн говорит просто, сверхпросто, никакой сложности у него нет в языке, если брать слова. Но что стоит за этими словами? Оказывается, он отводит ум максимально далеко от всякого земного понятия, мы в конце Пролога опять с этим встретимся: «Бога никтоже виде нигдеже: единородный Сын, сый в лоне Отчи, той исповеда» (Ин. 1, 18). Конечно, понятно для всех «лоно матери», но «лоно отца» – что это? Вот именно такими словами он, апостол Иоанн, отбрасывает всякую человеческую попытку понимания своих слов.

Итак, первые слова: «В начале бе Слово». Начало – можно показать по многим текстам – Отцы понимают как Начало Божественное, то есть общая сущность Божества. «Начало разумеется в смысле отрешенном и безотносительном, и означает высочайшее естество; то не достоин ли осмеяния, кто придумывает нечто далее этого естества, или усиливается занестись мыслями выше его? Как беспредельно это начало, за которым нельзя ничего предположить», – пишет святитель Василий Великий.

Многие, видя сразу в начале Евангелия «В начале…», сопоставляют это с началом Книги Моисея Бытие «В начале сотворил Бог небо и землю…». Но многие Отцы обращают внимание, что действительно параллель не случайна. Но это параллель не соотношения, а превосхождения. Если Моисей говорит о всем видимом мире, то Иоанн говорит о том, что было прежде этого.

«А называть не Сущего в начале – не свойственно ни тому, кто сохраняет неповрежденным понятие начала, ни тому, кто соединяет с оным бытие Единородного. Ибо, как нельзя представить в мыслях что-нибудь существующее прежде начала, так нельзя и отделять от начала бытие Бога - Слова. Итак, сколь бы далеко ни желал ты вознестись любопытными разысканиями ума, никогда не сможешь взойти выше этого:　было, и мыслями своими стать вне этого», – поучает Василий Великий. И это мощный прием: сказать «был», я уже по-русски скажу, без того, чтобы определить, как был.

И вот такой оборот речи свойственен только по отношению к Богу, потому что если мы говорим, что человек был, мы всегда описываем, как он был и когда он был, то есть какое-то обстоятельство даем. Здесь же мы не видим никаких обстоятельств. Поэтому это может относиться только к Богу.

О соотношении с Книгой Бытия говорит святитель Афанасий: «И подлинно, не сказал Моисей о твари: в начале роди, и: в начале бе, говорит же: в начале сотвори Бог небо и землю (Быт 1:1). Не воспел Давид: руце Твои родили меня, но: сотвористе мя и создасте мя (Пс 118:73). О тварях везде употребляя речение сотвори, иначе говорит о Сыне, ибо не сказал: сотвори, но родих (109:3), и: раждает Мя (Притч 8:25), и: отрыгну сердце Мое слово благо (Пс 44:2). И о твари сказано в начале сотвори, о Сыне же: в начале бе Слово… Так и Иоанн, богословствуя о Сыне и зная это различие речений, не сказал: в начале получило бытие или сотворено, но в начале бе Слово, чтобы в самом речении бе подразумевалось слово рождение, и чтобы не заключил кто о Сыне, будто бы произошел Он в продолжении времени, но веровал, что существует Он всегда и вечно».

В слове «бе» подразумевалось рождение: то, что Сын произошел от Отца. И в этой фразе «В начале бе Слово» – «начало» Отцы понимают как сущность Божественную Отца, «бе» как некое рождение, а «Слово» – Сына Божьего.

Опять же Григорий Нисский говорит: «"В начале бе Слово" (Ин. 1:1). Начало Божие непостижимо для человеческой мысли. Посему-то, как сказали мы прежде, когда Писание употребило такой образ речи: «в начале», то разумей вечное Божеское начало». Ну, я думаю, об этом – достаточно.

Второй стих повторяет кратко мысль первого стиха. «Сей» – это указание на Слово, на Логос, поэтому оно стоит в таком падеже: у нас «слово» среднего рода, а здесь местоимение в славянском мужского рода, потому что греческое слово Логос мужского рода. Итак, «Сей бе искони к Богу» (Ин. 1, 2). Славянское слово «искони» заменяет греческое «архе» (Αρχή) – «начало». Здесь в первом стихе «в начале» и во втором стихе «начало» стоит, но для славянского перевода подобрано другое слово, и оно немного скрадывает однообразность этих фраз. Но это – одна и та же мысль.

Здесь важно не то, что евангелист ее повторяет, а зачем он это делает. Святитель Кирилл Александрийский очень тонко замечает, не зная, причем, еврейского языка, причину, почему так сказано, «Сей бе искони к Богу». Оказывается, в еврейском языке есть такой оборот речи, когда о ком-то говориться, но потом вдруг предложение обрывается и говориться, что «он именно». Например, Иоанн – он именно сказал то-то и то-то. Получается как бы двойное подлежащее. С помощью такой конструкции указывается, что именно тот, о ком говориться, он имеет такое свойство или что-то сделал. И никто другой – именно он. И здесь подобная конструкция, которая подчеркивает, что нет другого Слова, а только вот то, о котором говорится.

Таким образом, в первых двух словах, в первых двух стихах евангелист дает ключ ко всему Евангелию. Он говорит о Божественности Отца и Сына, о том, что «Слово бе к Богу». Вот еще интересно: мы привыкли, что в некоторых переводах стоит «с Богом» или «у Бога». А в греческом, как и в славянской кальке, стоит «к» – это предлог «прос» (πρός). Это очень важный предлог! Быть к кому-то – это значит быть лицом к лицу. То есть здесь Слово (Логос) определяется как второе Лицо. Это не какая-то безличная сила Бога, но это такой же, равный Ему Логос, потому что обращение и отношения могут быть только равного с равным, больше никого нет. Поэтому-то и «Слово бе к Богу».

Ну, и дальше утверждение, что «Бог бе Слово» – это окончательное утверждение Его Божественности. Не только, что Оно было из сущности Отца и с Ним имело общение, но Оно и было Бог. Вот, тройным утверждением выражается одна мысль, о том, что есть общая сущность Божества и есть два Лица. Их нельзя разделять по сущности и сливать по Лицам. Это – все богословие арианских споров IV века, когда еретики пытались опровергнуть Божественность Слова, воплощенного Сына Божьего.

Дальше с третьего стиха по пятый давайте прочитаем: «Вся тем быша». «Тем» – это творительный падеж, который обозначает, что именно через Него, через Слово. Итак, «Вся тем быша, и без него ничтоже бысть, еже бысть. В том живот бе и живот бе свет человеком: и свет во тме светится, и тма его необьят» (Ин. 1, 3-5). Дальше мысль меняется, а мы обратимся к этим нескольким стихам.

Здесь показано отношение Бога к миру. То есть первые два стиха говорят только о Боге, а потом – о Его отношении к миру. То есть Божественное Слово – это именно Тот, которым «вся быша». Есть у апостола Павла такие слова: «Имже и веки сотвори» (Евр. 1, 2). То есть Отец творит Словом, и без Него ничто не было, что вообще есть. Очень ясная мысль у апостола.

«В том живот бе и живот бе свет человеком». Здесь мы встречаемся с двумя именами: «Жизнь» и «Свет». Оказывается, для семитских языков, в число которых входит и еврейский, это синонимичные понятия, потому что где свет, там и жизнь. Дальше в Евангелии от Иоанна мы встретимся еще с таким понятием, как «вода живая», Спаситель предлагает пить воду живую, которую Он дает, и никто больше не дает. Так вот, и «вода» – где вода, там и жизнь. Все понятия в Евангелии от Иоанна взяты из нашего мира, но они напрямую относятся к животворности. То есть, без света и воды жизни нет. Поэтому и для проповеди используются эти понятия.

«В том живот бе» – все получило бытие Словом. И здесь не только люди имеются в виду, как понимают в святоотеческих творениях Отцы, но имеется в виду вся тварь: одушевленная и неодушевленная, весь мир. И «в том живот бе» значит, что именно в Нем движущая сила всех живущих, и Он является носителем их бытия.

«Живот бе свет человеком». Если для всех существ Он жизнь, то для человеков, то есть для разумных созданий, Он является Светом. Вот это понятие Света – оно дальше противопоставляется тьме: «свет во тме светится, и тма его необьят». Здесь, особенно Иоанн Златоуст и другие Отцы эту мысль повторяют по-разному, то, что свет светится во тьме – это Свет Божественного просвещения именно для разумных существ, то есть Богопознание. Тма – это, конечно, человеки от Адама, которые отпали от Бога и потеряли Богообщение, поэтому Свет Богообщения светится во тьме человеков. А как потеряли? Через пророчества.

Первое пророчество, которое сохраняет Библия, которое дает Господь по игнании Адама с Евой из рая, это то, что семя жены сотрет главу змия (см. ср. Быт. 3, 15). Это так называемое Первоевангелие. И далее идут пророчества от пророков, о которых мы знаем по Библии. Ими пользуются все евангелисты в своих Евангелиях для доказательства того, что именно Иисус Христос является воплощенный Сын Божий.

«Тма его необьят». То есть до явления Спасителя тьма не смогла вместить пророчеств, которые говорили о пришествии Спасителя, поскольку действительно пророчества стали ясны именно с Его приходом в мир.

Итак, мы увидели, как эти стихи, с первого по пятый, говорят об отношении Слова Божьего и Сына Божьего к миру. Он сотворил этот мир, Он дал ему жизнь, Он его содержит. Апостол Павел хорошо сказал: «Ибо мы Им живем и движемся и существуем» (Деян. 17, 28). И дальше, Он податель жизни, дает свет и просвещение разумной твари – человеку. Но человек до Его воплощения не мог понять этого Богооткровения, а лишь имел воодушевление в откровении естественном, как апостол Павел говорит в Послании к Евреям, что люди познавали Бога из видимого мира, из красоты творения.

Сейчас и для многих из тех, кто еще не пришел к вере, очень важно звучит такой аргумент: «Да неужели ты думаешь, что вся эта красота пришла каким-то путем эволюции или сама собой?» И чаще всего люди соглашаются: «Да, действительно, какая-то Высшая Сила есть, которая держит весь мир». Это важно.

Дальше стихи с шестого по восьмой говорят о Предтече Господнем Иоанне. «Быть человек послан от Бога, имя ему Иоанн: сей прииде во свидетелство, да свидетельствует о свете, да вси веру имут ему. Не бе той свет, но да свидетелствует о свете» (Ин. 1, 6-8). Евангелист приготовляет своих слушателей к проповеди пришествия к воплощению Слова, к пришествию в мир Спасителя. То есть после промышления о мире Бога, он говорит в пророчествах, что «свет во тьме светится», это пророчество о явлении в мир Спасителя, и дальше говорит о последнем пророке, которого Сам Спаситель назвал «выше пророка». Почему же так?

Это очень хорошо объясняет Ефрем Сирин в толковании на Евангелие от Луки, говоря о пророчестве Захарии после рождения Иоанна Предтечи, «и ты отроча будешь пророком Всевышнего и предыдешь пред лицем Его». Ефрем Сирин говорит: «"И ты предъидешь пред лицем Его (Лк.1:76)", – не как пророки, которые были вестниками только Его славы. "Дать совершенное ведение спасения (Лк. 1, 77)", – чтобы таинства преходящие люди могли различать от самой истины, которая никогда не преходит. Благодать и истина чрез Иисуса произошли (Ин.1:17)"».

И дальше он показывает, как ветхозаветные пророчества таинственно указывали на пришествие Спасителя: «Одесную жертвенника возвещен был Иоанн, вестник Господа одесную седящего. Возвещен был в тот час (Иоанн), когда оканчивалось служение Божественное (если мы помним, тогда заканчивалась череда служений Захарии), дабы показать, что он есть предел прежнего священства и служения (то есть получил откровение об окончании своей череды богослужений, как знамение того, что вообще ветхозаветное служение заканчивается). Внутри Святилища онемел Захария, дабы ясно было, что таинства Святилища должны умолкнуть с явлением Того, Кто совершает таинства. Так как он не уверовал, что жена его разрешена будет от неплодства, то и связан был в своей речи. Захария подошел к Ангелу, дабы научить, что сын его меньше Ангела. К Марии же сам Ангел пришел, дабы показать, что Сын ее есть Господь Ангела. В храм пришел Ангел, дабы не дать предлога тем, кто лживо изыскивал предлога. К Елисавете Ангел не пришел, так как Захария был родителем Иоанна; и к Иосифу Ангел не пришел, так как одна только Мария была родительницей Единородного».

Еще Ветхий Завет продолжается, еще только речь идет о воплощении Спасителя. Преподобный Ефрем видит, как весь строй этого остатка Ветхого Завета пророчески показывает на пришествие Спасителя и как это произойдет, и почему это так. То есть эта тайна – она вся содержится внутри пророческого строя Ветхого Завета, который весь устремлен, чтобы сказать о том, что будет новое, великое.

И вот, говоря о свидетельстве Иоанна, апостол Иоанн очень многое говорит в этих трех стихах. Во-первых, что этот человек был послан от Бога. Для иудеев это было очень важно, то есть они признавали его как пророка. Это мы видим даже в тех, кто противился Спасителю, когда в конце служения Господу задают искушающие вопросы, а Он отвечает: «А вы Мне прежде скажите, Иоанн – он пророк или нет?» Ну, а что им остается делать? Они знают, что весь народ почитает его пророком, то есть все считают его пророком, хотя никаких чудес он не сотворил. Но если они признают, что он пророк, то им придется признать и предвозвещение Иоанново, что «после меня идет Тот, кто выше меня», то есть Христос.

И он, Иоанн Предтеча, пришел, чтобы свидетельствовать о Свете. Мы остановились на стихах, где сказано, что свет во тьме светится, и тьма его необьят. Этот Свет приходит в мир. И здесь Иоанн сравнивается со светильником. Спаситель говорит: «Вы в час, когда светил светильник, хотели возрадоваться» – то есть момент этот очень важный, эти слова показывают, что евреи хотели Предтечу принять за Мессию, и даже, наверное, и сейчас сохраняется та еретическая секта – о ней было известно в IV веке. Епифаний Кипрский называет их иоанниты, они решили, что Иоанн есть Христос, и крещение Иоанново это есть таинство вхождения в Церковь Мессии. То есть его приняли за Мессию.

И вот в этих трех стихах святитель Иоанн Златоуст и Кирилл Александрийский, и многие другие Отцы показывают, что евангелист замечает: Иоанн – не Христос. Иоанн Богослов дальше говорит: «Не бе той свет, но да свидетелствует о свете». То есть Спасителя и истинного Мессию он называет Светом, а про Иоанна Крестителя говорит, что тот пришел свидетельствовать и не был Светом. Иоанн Златоуст говорит, что ненужно было бы повторять, если он сказал, что он свидетель, зачем же говорить, что он не был тем, о чем свидетельствует? Это и без того ясно. Поэтому это повторение – именно акцент, утверждение, что не был он Мессией, но лишь свидетелем.

Вот это повторение переводит нас опять к девятому стиху, к понятию Света: «бе свет истинный, иже просвещает всякого человека грядущего в мир». С девятого стиха начинается указание на то, что Свет истинный, просвещающий мир, дальше будет приходить в мир, и говориться о воплощении Сына Божьего. Здесь же говорится, что Свет истины просвещает всякого человека, который приходит в мир. Как это понимали Святые Отцы?

Святитель Иоанн Златоуст говорит, что именно в способности к Богопознанию, то есть в том, что каждый раз Господь сотворяя новую душу, когда плоть рождается от родителей, Господь творит душу человека...