«Святая Русь. Интерпретация истории России XIX века». Священник Димитрий Беженарь

Руководитель миссионерского отдела Сергиево-Посадского благочиния
отец Димитрий Беженарь

Дорогие братья и сестры! Прежде чем мы с вами сегодня поговорим о Святой Руси, о том идеале, который был у русских людей в течение многих столетий, о том идеале, который до сих пор согревает подлинно верующее сердце, и к чему нам как можно чаще надо обращать свой мысленный взор, особенно в непростое время всевозможных смут, мы с вами и сейчас подобное переживаем, хочу обратить ваше внимание на то, где мы можем обрести вот эту твердую почву, на которой может встать подлинно верующий человек.

На что он должен обратить свой взор, чтобы проснулась его уснувшая совесть, чтобы возгорелась, может быть, ослабевшая вера, чтобы он научился также горячо молиться, как наши предки? На что нам еще взирать, как не на пример Святой Руси? Святая Русь – это не некий фантом, не некая виртуальная реальность, а реальность, которая была в России в течение нескольких столетий.

И прежде чем, дорогие мои друзья, мы с вами постараемся мысленно вернуться в ту прекрасную эпоху, хочется сначала привести вам из Священного Писания притчу Господа нашего Иисуса Христа о поле, на котором была засеяна пшеница, а в последствие появились плевелы (см.: Мф. 13, 24–30). Содержание этой притчи вы все хорошо знаете, суть его какова? Один добрый господин на поле своем посеял добрые семена, а ночью враг его пришел и посеял среди пшеницы плевелы.

И вот когда взошли и плевелы, и пшеница, то слуги говорят господину, задают ему, казалось бы, очень резонный вопрос: «Господин, а не доброе ли ты семя сеял на поле своем? Откуда же взялись плевелы?» И что же говорит добрый господин? – здесь подразумевается Сам Господь. Он говорит: «Враг человека сделал это». Слуги, пылая любовью к своему господину и пылая, наверное, праведным гневом и ревностью, говорят: «Позволь нам пойти и вырвать эти плевелы!» Но мудрый и любящий господин говорит: «Не спешите, чтобы, вырывая плевелы, вы не вырвали и пшеницу!»

И вот постараемся, дорогие братья и сестры сегодня руководствоваться этим принципом, чтобы, вырывая плевелы, не вырвать и пшеницу.

Почему именно эту притчу, как преамбулу, мне хотелось к сегодняшней нашей беседе привести? Потому что, пожалуй, ни один человек, владеющий пером, не поленился оставить нам воспоминания о России в XIX веке. В основном, конечно, писали люди образованные, из интеллигенции. К сожалению. Почему я говорю «к сожалению»? Потому что подлинно верующий и любящий Россию человек, читая всевозможные мемуары, воспоминания, исследования многих и многих авторов – не стоит называть их имена, чтобы, как я всегда говорю в своих беседах, не создавать этим произведениям лишней рекламы, – любящий Россию человек понимает, что все они описывали Россию, не жалея черных красок. В том числе, описывая историю Церкви XIX века.

Ну, одну фамилию мы с вами не сможем сегодня не назвать. Это – отец Георгий Шавельский, протопресвитер Российской армии и флота. Он был достаточно плодовитым писателем, потом, после революции он уехал в Болгарию, занимался публицистикой и написал много своих воспоминаний. В частности, есть у него одна книга, которая так и называется «Русская Церковь перед революцией». Насколько мне известно, она входит даже в курс духовных семинарий как дополнительная литература.

Есть и многие другие фамилии, которые оставили нам свои мемуары, на которых ссылаются современные историки-исследователи, распространяя информацию об истории нашей родины, в частности, в XIX веке, продолжая, по сути, дело идеологов советского периода. Но тогда хотя бы было понятно, все было прямолинейно и просто: Советская власть боролась с Церковью, боролась с русской историей, и, конечно, все, что было до 1917 года, окрашивалось в черный цвет. И было понятно, потому что идеологи были – советские, и, по крайней мере, они поступали честно. Сейчас наступил иной период, но мы видим, что современные «историки и исследователи», мы поставим их имена в кавычках, повторяют и продолжают дело идеологов безбожного советского прошлого! Они все также описывают нам историю нашей родины и историю Русской Православной Церкви в XIX веке именно в темных тонах! «А была ли на самом деле Святая Русь, или это всего лишь фантазия?»

Дорогие братья и сестры, если мы внимательно посмотрим на то, что, к сожалению, ускользнуло от внимательного взора, а часто – взора критического многих историков и исследователей, которые как раз жили на рубеже XIX–XX веков, то мы увидим, что Святая Русь как раз жила среди простого верующего народа. Того народа, который имел живую, непосредственную, детскую веру. Вера была детской и искренней, но, в то же время, эта вера творила чудеса! Для простого верующего народа небо было ближе, чем, допустим, какая-то иная страна!

И, пожалуй, единственный народ на земле – это русский православный народ, который учился и назидался не только примерами из своего прошлого, как многие другие, в частности европейские народы изучали свою историю и на основании ее делали какие-то выводы и осмысливали свои ошибки, осмысливали пройденный путь. Только русский православный народ обладал удивительным даром: он учился не только из своей истории, но и из живого, реального именно в этот момент общения с небожителями, с теми великими святыми, которые когда-то украсили нашу родину, и с которыми непосредственно в молитве русский православный человек мог общаться.

Архиепископ Никон (Рождественский), один из выдающихся духовных писателей, архипастырь, который тридцать лет жил в обители преподобного Сергия и оставил очень глубокие, очень трогательные воспоминания и о своей жизни в обители, и о том, чем вообще была жива русская православная душа. И когда мы читаем его дневниковые записи, мы как бы переносимся в совершенно другой мир, в мир России, как говорил писатель Иван Алексеевич Бунин, которую мы потеряли, и о которой наши потомки даже не имеют представления!

Это мир жизни простого русского народа, народа, для которого главным критерием в осмыслении каких-то поступков или намерений служило: угодно или неугодно это Богу, вот этот поступок приближает тебя к Богу или он тебя от Бога удаляет? Все остальное не бралось во внимание или, по крайней мере, это было на третьем или на десятом месте. И так было в простом русском народе, дорогие братья и сестры, так свидетельствуют люди, которые как раз вышли из этого самого простого народа. В частности, сам архиепископ Никон был из семьи простого сельского дьячка и за свой талант, за свою глубокую веру достиг, можно сказать, вершин в земном смысле слова церковной иерархии.

Он описывает множество случаев, множество потрясающих и согревающих наше холодное порой и сомневающееся сердце примеров веры тех людей. В частности, он вспоминает, как в 1892 году, когда праздновалось 500-летие преставления преподобного аввы Сергия, множество людей стекалось, чтобы поклониться великому угоднику, Игумену русской земли. Людей было так много, что в Лавру пускали только по билетам, и даже возле стен далеко не каждому можно было остановиться и помолиться!

И вот архиепископ Никон вспоминает трогательный случай, когда на горе при подходе только к Лавре стоял на коленях один старичок и крестился в сторону обители преподобного Сергия. Проходящие говорили ему: «Дедушка! Приехал бы ты лучше в другое время, тогда бы ты мог приложиться к мощам угодника Божьего или хотя бы увидел бы их!» На что этот глубоко верующий и подлинно мудрый человек говорил: «Я-то, может быть, не увижу мощи угодника Божия, но зато сам батюшка Сергий меня видит!» Вот она – глубокая вера! Вот это трогательное проявление именно живой, непосредственной веры в то, что преподобный Сергий видит тебя везде, видит на любом расстоянии!

Еще один интересный случай описывает архиепископ Никон, случившийся в ту пору, когда он нес послушание в Лавре в странноприимнице. Ставили шесть длинных столов, и всех богомольцев, всех паломников кормили. Лавра тогда кормила в год до четырехсот тысяч паломников! Насколько неоскудевающие были возможности обители в то время! Как действительно исполнялось слово Преподобного, что он не оставит своим попечением свою святую обитель!

И за эти шесть длинных столов по шестьсот человек садились, кушали, а будущий архиепископ Никон – тогда еще простой монах, – ходил и возле тарелки каждого богомольца оставлял свои известные, благодаря которым он, как основоположник, собственно, и прославился в истории, Троицкие листки.

И вот он слышит, как из стоящих рядом людей, которые ждут своей очереди, один пожилой мужчина говорит: «Дай и мне, дорогой, один листочек!» А он говорит: «Подожди, богомолец, родной мой. Вот сейчас, когда сядешь, подойдет твоя очередь – и получишь листочек!» На что ему неизвестный мужчина говорит: «Я садиться не имею права, потому что я не издалека пришел». – «А откуда же ты пришел?» – «Я прошел всего лишь шестьдесят верст, поэтому я не имею право сесть, потрапезничать. Пусть сядут те, которые пришли с гораздо более далекого расстояния!»

Вот обратите внимание, дорогие мои братья и сестры, какое подлинно христианское отношение, какое смирение! К слову сказать, совсем недавно прошел крестный ход из Хотьково из Воздвиженского до обители преподобного Сергия. Наши современники, в том числе и дети из православной гимназии, прошли восемнадцать с половиной километров. Прошли, можно сказать, на одном дыхании, только потом, конечно, сказалась усталость в ногах. А человек прошел шестьдесят верст пешком – тогда не было такого транспорта! – и вот он не считает себя достойным сесть на трапезу, чтобы покушали те, которые пришли с гораздо большего расстояния!

Вот какова была жизнь простого народа. И как раз именно в среде простого верующего народа мы видим подлинные светочи благочестия! Была традиция в крестьянстве – напомним, дорогие мои друзья, что в подавляющем большинстве население России было крестьянское, – такое правило, негласный закон: если кто-то что-то красиво говорил или старался дать какое-то назидание, то сначала смотрели на образ его жизни. Условно говоря: Иван Петрович говорит, что надо молиться, надо поститься, или, там, говорит: давайте соберемся, кому-то поможем или молебен отслужим о бездождии.

Смотрели внимательно на жизнь этого человека. И видят, если Иван Петрович это говорит, а у него и он, и его супруга, и его детки, допустим, двенадцать – даже шестнадцать детей бывало в крестьянских семьях! – все трудятся, все чистые и опрятные, все честные, каждое воскресенье приходят в храм Божий и все, от мала до велика, стоят все богослужение, то тогда сельчане прислушивались к словам Ивана Петровича. Почему? Потому что его слова имели вес, потому что его слова были оправданы его собственной жизнью!

А какой-нибудь Петр Иванович, может быть, и говорит красивее, и призывает к более недостижимым высотам. А на него смотрят, а он и выпивает, и в карты играет, и иногда нецензурное сквернословие из его уст исходит, и дети его в храм не ходят, и скотинка у него болеет, и поле у него заросло.… И хоть он мог красиво говорить, к его словам не прислушивались. Потому что в глубине простого верующего народа идеалом была сама жизнь, а не красивые слова.

Согласитесь, дорогие мои братья и сестры, мы сейчас живем в несколько иную эпоху, сейчас другое модно. Сейчас модно, если человек умеет красиво говорить – то на его жизнь практически даже не смотрят.

Насколько близко было небо, небо святых к земле может свидетельствовать то, как православные люди умирали. Не было страха смерти, не было какого-то ужаса. Когда человек готовился к своему именно исходу – смерть в русском языке так и называлась «исход» или, допустим, «отшествие», – человек готовился к смерти заранее. Многие, не смотря на то, что состояние у них было небольшое, заранее приобретали себе гроб, приобретали себе в узелке одежду на день своего отшествия в мир иной.

И вот после тяжелой болезни после таинства соборования и причащения Святых Христовых Таин какой-нибудь крестьянин, глава большого семейства, ложился спокойно на лавку, зажигал свечу, брал ее в свои руки и велел читать отходную. То есть спокойно, без какого бы то ни было страха люди переходили в мир, гораздо более вожделенный, в прекрасный мир, в который они стремились в течение всей своей земной жизни.

И сколько случаев описывают нам в своих беседах, например, преподобные Варсонофий Оптинский, Нектарий Оптинский, тот же самый, упоминаемый нами архиепископ Никон (Рождественский) – сколько трогательных удивительных случаев описывают они, когда умирающему крестьянину или крестьянке, матери многих детей, труженице, перед смертью являлись святые угодники Божии!

Например, один такой удивительный случай описывает архиепископ Никон. Одна пожилая супруга сельского дьячка, умирая, вдруг начала возбужденно говорить своим близким: «Зажигайте, зажигайте свечки, лампады! Смотрите, гости, гости-то какие входят!» Все близкие сначала немного недоумевают, стараются как-то ее успокоить, кто-то думает, что, может быть, она бредит? Зажигают, тем не менее, лампадки, и с просветленным ликом, спокойно вздохнув, осенив себя крестным знамением, эта пожилая женщина отошла в мир иной. Так вспоминает архиепископ Никон о блаженной кончине своей родной матери!

Конечно, когда сын пишет с такой любовью о своей матери, особенно, наверное, в наше время – это так назидательно читать! Потому что не всегда мы видим примеры такой любви, такой благодарности, такого нежного отношения детей к своим родителям!

Архиепископ Никон вспоминает, как его мама умирала, уже пожилая женщина, которая до своей кончины сподобилось – это он сам пишет! – сподобилась от Бога такой милости, чтобы тяжело пострадать, тяжело проболеть семнадцать лет перед смертью! Обратите внимания, дорогие мои, даже на смерть, на тяжелую болезнь, которая смерти предшествовала, какой был взгляд у православных людей!

Мама архиепископа Никона (Рождественского) сама вышла замуж за вдовца, у которого было уже четверо детей, только от венца она пришла в дом своего молодого супруга, как детки, старшей из которых было восемь лет, уже обращались к ней со словами «мама». Своих она родила восемнадцать детей, и всех вместе подняла на ноги! К слову сказать, сейчас в России если трое детей, то считается уже, что эта семья многодетная, она уже вызывает косые взоры окружающих. Всех детей она подняла на ноги, и все они с огромной благодарностью ее вспоминают!

И вот как описывает архиепископ Никон блаженную кончину своей матери, которую, наверное, без всякого преувеличения можно назвать святым человеком, хотя мы, братья и сестры, в святцах не увидим ее имени.

Как она, уже находясь в тяжелой болезни – все уходили на работу, – а она тихо молилась и вспоминала милости Божии, оказанные ей. Когда возвращались с работы, с поля, множество ее детей и уже внуков и говорили: «Маменька, наверное, тебе скучно здесь сидеть без нас?» Она говорила: «Да, как же, деточки, скучно? Я даже не замечаю времени! Чуть вы уходите, я начинаю вспоминать множество своих грехов, плачу и прошу у Бога прощения. Потом вспоминаю великие милости Божии, мне дарованные. И вот так, благодаря Богу, я не замечаю, как вы уже возвращаетесь!» Тихо, мирно и спокойно перешла она в вечную жизнь.

Другой очень интересный и назидательный случай описывает также владыка Никон. Купеческого происхождения пожилая женщина незадолго до смерти вдруг начала говорить: «Угодничек Божий! Да я же в этом грехе покаялась!» Все пытаются ее успокоить, а она продолжает настойчиво говорить с каким-то невидимым посетителем. А потом ещё громче, крестясь, говорит: «Прости, прости, угодник Божий! Каюсь, каюсь!» И также мирно, спокойно перешла в мир иной. Ей явился святитель Николай Чудотворец и напомнил ей, благочестивой верующей женщине, о каком-то забытом, может быть, по беспамятству и нераскаянном грехе.

К слову сказать, дорогие братья и сестры, мы – потомки тех благочестивых людей, но если многих сейчас спросить: «Когда вы были на исповеди последний раз?», то с трудом могут вспомнить! А вот какое было отношение даже к малому, даже к забытому греху у наших благочестивых предков!

Среди крестьянства, а это – основная прослойка русского народа, святость была, не побоимся таких слов, нормой жизни! Вот только что я вам, дорогие мои друзья, привел пример родной матери архиепископа Никона (Рождественского) – хотя имени ее в святцах нет, но она была подлинно праведной жизни святой человек!

А вспомнить отца преподобного Силуана Афонского, крестьянина Тульской губернии по имени Симеон. Как вспоминает о нем подвижник? Он говорит такие слова: «Мой отец – подлинно святой человек! Как-то идем по полю, я вижу, что с нашего поля крадут снопы. Я говорю отцу: "Смотри, у нас воруют снопы"; а он мне говорит: "Э, сынок, Господь нам уродил хлеба, нам хватит, а кто ворует, стало быть, у него нужда есть". Я, бывало, ему скажу: "Ты подаешь много милостыни; а вот там лучше нас живут, а дают меньше"; а он мне скажет: "Э, сынок, Господь нам даст"». Вот какое было отношение к нужде окружающих у простого крестьянина!

Ну, и, наверное, все вы хорошо знаете житие преподобного Силуана, нет нужды подробно рассказывать, с какой горечью вспоминает великий святой о том, как однажды, забыв, что был постный день – среда, сготовил яичницу и угостил отца. Как отец, скрепя сердце, вкусил этой трапезы, и полгода не говорил сыну, чтобы его не смутить, что он в тот момент, переступая через себя, съел приготовленное, чтобы только сына не обидеть. Какая внутренняя чуткость, какое благоговение!

Вспомним маму святого праведного Иоанна Кронштадского, всероссийского батюшки, молитвенника и чудотворца, Феодору Сергеевну. К слову сказать, простите за такое отступление, пример мамы святого праведного Иоанна Кронштадского – это камень преткновения для многих и многих современных модернистов. Почему?

Когда праведный Иоанн Кронштадский, будущий светильник и великий народный пастырь, будучи слаб здоровьем, в тоже время строго постился, учась в Санкт-Петербургской семинарии, ему настойчиво рекомендовали ослабить пост. А он сказал – это известный случай! – он сказал: «Если моя маменька благословит, тогда ослаблю!» Послали ей в Суру, в Архангельскую область, телеграмму, и она отвечает: «Умри, но пост не нарушай!»

Для современного нашего мягкотелого сознания, такого вот разжиженного христианства это покажется очень жестоко, это покажется нерассудительным, противоречащим творениям святых отцов Церкви. А вот посмотрите: поистине о святом праведном Иоанне Кронштадском можно сказать, что «Радуйся, боголюбивых родителей целомудренный плод!» Вот в каких семьях и при каком подходе к вере и к заповедям Божиим действительно возрастали великие молитвенники, великие светочи православия!

Но несправедливо было бы сказать, что только простой крестьянский народ обладал такой верой. И люди высокого звания, и люди высокого образования также являли образцы веры! Например, вспомните представившегося в 1908 году известного московского юриста Федора Плевако. Это был человек образованнейший и, в то же время, глубочайшей веры.

Он вспоминает такой случай из своей юности. Когда он учился в Московском университете на юридическом факультете, его родители были бедны и не могли оплатить его образование, поэтому он занимался преподаванием и за счет этого оплачивал свою учебу. И вот однажды он уехал в Берлин, чтобы там учить какого-то воспитанника. И, получается, всю зиму провел в Берлине и не посещал свои лекции. Вернувшись, обладая все-таки хорошими способностями, он идет на экзамен. А профессор, будучи очень строгим, приглашает его взять билет. Он берет билет и отвечает так, как он учил в Германии, как на этот вопрос отвечают Берлинские юристы.

И к своему удивлению профессор ставит ему единицу! Он не стал противиться, не стал возмущаться, как, к слову сказать, сейчас современное студенчество может среагировать на нежелательную оценку, промолчал и со скорбью вернулся домой. Но он очень не хотел огорчить старушку-мать, потому что единица означает, что продолжать учение он больше не сможет.

Его благочестивая мать, как бы почувствовав что-то неладное, говорит: «Сынок, когда же ты пойдешь на экзамен?». Он же, желая уклониться от разговора, отвечал: «Экзамен завтра будет, маменька».

На следующее утро, ни свет, ни заря мама снова напоминает: «Сыночек, когда же ты пойдешь на экзамен?» Он, немного смутившись, отвечает: «Экзамен будет вечером». Она говорит: «Хорошо, я пойду с тобой». И под вечер мама велит ему одеваться, говорит: «Я пойду вместе с тобой, ты будешь сдавать, а я за тебя помолюсь». Будущий великий юрист, фамилия его известна на весь мир, не противился родной матери, пошел вместе с ней.

Они проходили мимо храма, и мать говорит: «Давай зайдем, помолимся святителю и чудотворцу Николаю!» Зашли, встали перед иконой, мать опустилась на колени и долго со слезами молилась. Потом они доходят до дверей университета, он нехотя заходит, прекрасно зная, что он обречен. И вдруг слышит свою фамилию. Профессор говорит ему: «Плевако, подходи сюда!» Он подходит, и профессор с некоторым раздражением и, в тоже время, с любовью глядя на него, говорит: «Ты мне всю ночь спать не давал! Ну-ка бери билет и отвечай!» Он говорит: «Ваше благородие, я могу ответить только так же, как вчера!» Опять отвечает также, и профессор ему единицу переправляет на пятерку.

Вот так запомнил будущий великий юрист, и в своих воспоминаниях пишет: «Как мне святитель Николай пятерку поставил по предмету вместо единицы». То есть вот это живое благочестие общения со святыми, и, что очень немаловажно для нашего времени, непосредственный живой ответ святых были нормой жизни в России.

Нельзя обойти, дорогие мои друзья и другое очень важное явление, возрождавшее и укреплявшее благочестие русского народа в XIX веке и, к сожалению, либеральными историками и вообще исследователями, которые немножечко пропитаны либеральным критическим духом, не замеченное, прошедшее за гранью их внимания. Это старчество.

Особенно после преподобного и богоносного отца нашего Серафима Саровского, расцвела Оптина пустынь. Преподобные отцы Леонид (или Лев в схиме), Макарий, преподобный Амвросий, Варсонофий, Анатолий и многие другие стали подлинными светочами для людей всех сословий! К ним стекались и купец, и дворянин, и офицер, и простая крестьянка. Старцы каждого выслушивали, каждому находили время, и можно сказать, что бремя скорбей и нужд этого человека как бы брали на свои плечи. И облегченный, радостный, благодарящий Бога человек уходил обратно на свое поприще.

Хочется, дорогие братья и сестры, зачитать воспоминания о преподобном Анатолии-младшем (Потапове), одном из преподобных старцев Оптинских. «Младшим» он был потому, что он был вторым, после Анатолия (Зерцалова). И, хотя он именовался «младшим», в народе его называли «вторым Серафимом» за его согбенную походку, за его любовь, за его пламенную молитву и за то, насколько он действительно был доступен всем.

Вспоминает князь Николай Жевахов о том, как он посетил старца и как с ним беседовал.

«С болью сердца смотрел я на множество больных и искалеченных детей, которых привезли к батюшке Анатолию их родители, желая вымолить у Господа здравие неповинным. Множество детей, с запущенными болезнями, горбатых, искалеченных, слепых... Все они были жертвами недосмотра родительского, все они росли без присмотра со стороны старших, являлись живым укором темноте, косности и невежеству деревни... В некотором отдалении от них стояла другая группа крестьян, человек восемнадцать, с зажженными свечами в руках. Они желали "собороваться" и были одеты по-праздничному.

Вдруг толпа заволновалась; все бросились к дверям келий. У порога показался о. Анатолий. Маленький сгорбленный старичок, с удивительно юным лицом, чистыми, ясными, детскими глазами, о. Анатолий чрезвычайно располагал к себе. Я давно уже знал батюшку Анатолия и любил его. Он был воплощением любви, отличался удивительным смирением и кротостью, и беседы с ним буквально возрождали человека. Казалось, не было вопроса, которого бы о. Анатолий не разрешил; не было положения, из которого бы этот старичок Божий не вывел своей опытной рукой заблудившихся в дебрях жизни, запутавшихся в сетях сатанинских...

Это был истинный "старец", великий учитель жизни. При виде о. Анатолия, толпа бросилась к нему за благословением, и старец, медленно протискиваясь сквозь толщу народа, направился к крестьянам, ожидавшим соборования, и приступил к таинству елеосвящения. Я улучил момент, чтобы просить о. Анатолия принять меня наедине. "Сегодня, в 4 часа, перед вечерней", – ответил на ходу о. Анатолий.

В 4 часа я вошел в келию о. Анатолия. "Батюшка отец Анатолий, не разберусь я ни в чем, – начал я, – …иной раз бывает так тяжело от всяких противоречий и перекрестных вопросов, что я боюсь даже думать... Так и кажется, что сойду с ума от своих тяжелых дум"...»

Дорогие братья и сестры, почему мне хочется зачитать вам именно эту беседу князя Жевахова с преподобным Анатолием? Потому что тот вопрос, то недоумение, то, что так тяготило князя Жевахова, наверное, без преувеличения можно сказать, тяготит многих и многих современных людей. Именно вот это: «Множество противоречий и перекрестных вопросов... Так и кажется, что сойду с ума от своих тяжелых дум!»…

«"А это от гордости", – ответил о. Анатолий.

"Какая там гордость, батюшка, – возразил я, – кажется мне, что я сам себя боюсь; всегда я старался быть везде последним, боялся людей, сторонился и прятался от них"...

"Это ничего; и гордость бывает разная. Есть гордость мирская – это мудрование; а есть гордость духовная – это самолюбие. Оно и точно, люди воистину с ума сходят, если на свой ум полагаются, да от него всего ожидают. А куда же нашему уму, ничтожному и зараженному, браться не за свое дело. Бери от него то, что он может дать, а большего не требуй... Наш учитель – смирение. Бог гордым противится, а смиренным дает благодать. А благодать Божия – это все... Там тебе и величайшая мудрость. Вот ты смирись, да скажи себе: "Хотя я и песчинка земная, но и обо мне печется Господь, и да свершается надо мною воля Божья"... Вот если ты скажешь это не умом только, но и сердцем, и действительно смело, как и подобает истинному христианину, положишься на Господа, с твердым намерением безропотно подчиниться воле Божией, какова бы она ни была, тогда рассеются пред тобою тучи и выглянет солнышко, и осветит тебя и согреет, и познаешь ты истинную радость от Господа, и все покажется тебе ясным и прозрачным, и перестанешь ты мучиться, и легко станет тебе на душе"...»

Видите, дорогие братья и сестры, как это и для нас сейчас актуально и как этого не хватает в нашей современной многомятущейся жизни, когда мы все больше и больше полагаемся на свой разум! И далее отец Анатолий продолжил:

«"Трудно было бы жить на земле, если бы и точно никого не было, кто бы помог нам разбираться в жизни... А ведь над нами Сам Господь Вседержитель, сама Любовь... Чего же нам бояться, да сокрушаться, зачем разбираться в трудностях жизни, загадывать, да разгадывать... Чем сложнее и труднее жизнь, тем меньше нужно это делать... Положись на волю Господню, и Господь не посрамит тебя. Положись не словами, а делами... Оттого и трудной стала жизнь, – согласитесь, братия и сестры, это как будто адресовано к нам, живущим в начале XXI века! – что люди запутали ее своим мудрованием, что, вместо того, чтобы обращаться за помощью к Богу, стали обращаться к своему разуму и на него одного полагаться... Не бойся ни горя, ни болезней, ни страданий, ни всяких испытаний – все это посещения Божии, тебе же на пользу... Пред кончиною своей будешь благодарить Господа не за радости и счастье, а за горе и страдания, и чем больше их было в твоей жизни, тем легче будет умирать, тем легче будет возноситься душа твоя к Богу"...»

Вот к таким светочам стекался благочестивый русский народ. И не только к преподобному Анатолию, но и к преподобному Никону (Беляеву), преподобному Нектарию, святому праведному Иоанну Кронштадскому…. А как раз историки и исследователи периода XIX века почему-то, по каким-то непонятным, загадочным причинам как бы не замечают вот это, сияющее своим светом старчество, которое возрождало и укрепляло душу народа.

Почему, дорогие мои друзья нашу сегодняшнюю беседу нам хотелось начать с притчи Господа о пшенице и плевелах, растущих вместе на одном поле до жатвы? Потому что действительно враг всевает незаметно среди пшеницы плевелы. И было бы несправедливо с исторической точки зрения сказать, что все было идеально в истории России в XIX веке. Были и темные страницы! Грешил наш русский народ и, порой, грешил очень страшно! Но вся радость, вся надежда, все упование этого народы было на Господа! Не только грешил, но и умел русский народ и каяться!

Но тлетворные семена плевел были посажены в русском народе. И больше всего они проросли среди интеллигенции, как раз в той среде, о которой только что косвенно говорил преподобный Анатолий Оптинский. Это те люди, которые больше полагались на свой разум. Пусть это прозвучит не оскорбительно, потому что эта оценка не моя, а многих и многих действительно богомудрых людей – того же святого праведного Иоанна Кронштадского, святителя Иннокентия Херсонского, преподобного Варсонофия Оптинского и ряда других, – они обращали внимание, что интеллигенция пропиталась духом нигилизма, безбожия, презрения и отвращения к народу и к его традициям. Она, презирая народ, презирала и православную веру.

Интеллигенция как прослойка отделила простой верующий народ от очень благочестивого русского царя, в особенности святого царя-мученика Николая II, который без преувеличения, можно сказать, был одним из лучших российских императоров! И вот интеллигенция, став такой вот преградой между царем и народом, одновременно ненавидело самодержавие и ненавидело простой русский народ. Все тлетворные либеральные богоборческие идеи проникали во все слои общества именно через интеллигенцию!

И действительно, к концу XIX века, как нам пишет в своих воспоминаниях митрополит Вениамин (Федченков) и ряд других архипастырей, которые уехали в эмиграцию, например, архиепископ Аверкий (Таушев), архиепископ Иоанн (Максимович) и целый ряд других, высший свет Петербурга и Москвы, высший генералитет, дворянство и князья настолько были пропитаны духом нигилизма и безбожия, что государь и его семья были приятным исключением среди всего вот этого общества.

Протопресвитер Георгий Шавельский, о котором сегодня я упомянул, в своей книге «Русская Церковь перед революцией» не щадя черных красок описывает нам жизнь русской Церкви. Не подумайте, дорогие мои друзья, что я рекомендую ее читать, но даю просто как информацию. Написал он ее в 30-х годах XX века, находясь уже в Болгарии, и там он дал оценку церковной жизни, которой он был свидетелем. Оценка эта очень безрадостная.

Он пишет отдельно о епископате, о белом духовенстве городском и сельском, о монашестве и о духовных школах. А последняя глава книги – о последнем российском самодержце императоре Николае. Так он описывает монашество, так он описывает духовые школы, что так, простите меня за иронию, наверное, в лагерях боевиков не воспитывают, как со слов отца Георгия Шавельского воспитывали в духовных школах в конце XIX века.

Если бы это действительно было так – целый сонм новомучеников и исповедников российских, которые воспитывались, кстати говоря, в этих самых духовных школах, не просиял бы! Не было бы тогда столько светочей веры! Взять, хотя бы, священномученика Петра (Полянского), митрополита Крутицкого, Местоблюстителя Патриаршего Престола, чью память сегодня чтит Православная Церковь. Он воспитывался и вырос в семье сельского священника, закончил Московскую Духовную Семинарию и Академию. За свою верность Православию и активное противление обновленческой идеологической волне он пострадал в 37-ом году, по сути, так даже и не побывав на кафедре после революции. Неужели же таких архипастырей могли воспитать в духовных школах, где со слов отца Георгия Шавельского воспитывали чуть ли не нигилистов и революционеров!?

Дорогие мои братья и сестры, еще раз напомню, что мы начали сегодня с притчи Господа о пшенице и плевелах. Не дерзнем со своим человеческим разумением говорить, кто пшеница, а кто плевелы! Не дерзнем плевелы вырывать, подождем суда Божьего, потому что один Господь – Сердцеведец! Но все-таки две характерных оценки личности царя Николая я попытаюсь вам прочитать из этой книги. Вот как смотрел на государя императора Николая II протопресвитер Георгий Шавельский:

«Меня удивляло слишком спокойное как бы безразличное его отношение к самым тяжелым ударам, постигавшим его и его государство. Даже если что-либо вызывало у него минутное огорчение, за которым следовало полное успокоение и забвение». Наверное, тяжело человеку, у которого есть здоровые нравственные чувства читать, читать такое после того, что мы действительно знаем о последнем российском императоре святом царе-мученике Николае!

Далее он пишет: «Убийство Столыпина в Киеве в 1911 году, неожиданная смерть в разгар войны гениального воссоздателя Балтийского флота адмирала Эссена – и все это государь чрезвычайно легко воспринимал и расставался с самыми близкими сотрудниками и сразу же легко забывал их».

Какие же основания для таких слов? И почему все те люди, которые с государем были, которые его любили, а мы знаем, что как раз именно любовь и дает подлинное знание: если ты кого-то любишь, то только тогда ты сможешь в истинном свете увидеть этого человека, а ненависть или зависть как раз ослепляет! – почему же они остались с императором Николаем до конца?

Пьер Жильяр, воспитатель Наследника Цесаревича Алексея Николаевича, пишет совершенно другое! Вот что он пишет о государе: «Замечательно одаренный душевными качествами, царь был полным воплощением русской натуры во всем, что в ней есть благородного и рыцарского; но он был слишком добр и скромен. Поразительно цельный в своем прямодушии и честности – государь был рабом раз им данного слова. Верность союзникам, послужившая, по-видимому, причиной его смерти, более чем убедительно, это доказывает. Он презирал всякую дипломатию и был мало подготовлен к борьбе, почему и был раздавлен событиями. Прекрасный семьянин, – император был бы совершенно счастлив, если бы мог жить своей домашней жизнью, как простой смертный; но, безропотно подчинившись своей судьбе, он с глубокой покорностью принял крест, который Бог на него возложил. Царь любил свой народ и свою отчизну всеми силами своей души, всем существом своим; больше же всего любил он простой народ, – крестьян, быт которых он искренне хотел улучшить. Таков печальный удел монарха, который в течение всего царствования стремился сблизиться с народом и не нашел способа сделать это. Правда, его хорошо оберегали, – и как раз те, кому был расчет этого не допустить».

Здесь Пьер Жильяр описывает случай, когда после того, как по заказу императора Николая Александровича ему сшили новую солдатскую форму, он, надев ее, несколько верст прошел пешком один, без охраны и без сопровождения, по бездорожью, чтобы прочувствовать, что чувствует простой рядовой солдат. Ну, подумайте, дорогие мои братья и сестры, человек, который так легко всех забывает, так безразличен ко всем, неужели же был способен на такой поступок?

Как пишет о состоянии Церкви, как бы подводя итог, отец Георгий Шавельский? Хоть и тяжело мне эту цитату приводить, я ее все-таки прочитаю.

«На вершину власти в Церкви выплывали ничтожества, карьеристы, искатели приключений, люди, сожженные в совести, готовые служить каким угодно богам, лишь бы достичь своих честолюбивых замыслов и корыстных целей». А кто тогда был во главе Церкви – вы же знаете! Священномученик митрополит Владимир (Богоявленский), который себя с юмором по-доброму называл «всероссийским митрополитом», потому что поочередно занимал Московскую, Питерскую и Киевскую кафедры. В бытность свою епископом в Самаре во время холеры безбоязненно, не боясь заразиться, помогал страждущим. И он как раз первым пострадал в годы революции и был расстрелян возле Киево-Печерской Лавры. Вот такие люди были во главе Церкви!

Митрополит Макарий (Невский), престарелый опытный архипастырь, был во главе Московской кафедры. Митрополит Питирим (Окнов) во главе Петроградской и Ладожской кафедры. На кафедре в Могилеве был архиепископ Константин, один из немногих архипастырей с университетским образованием. А вспомнить святителя Тихона, Патриарха Московского! А вспомнить священномученика Петра, митрополита Крутицкого, его же память мы сегодня чтим!

Можно ли согласиться, что на вершину власти в Церкви выплывали ничтожества, карьеристы, искатели приключений и люди, сожженные в совести? Конечно, нет, дорогие братья и сестры! Судите сами, как можно доверять такого рода историческим источникам?

Князь Николай Жевахов вспоминает очень интересный случай, который, может быть, хотя бы отчасти нам поможет рассеять недоумение, почему же человек, казалось бы, приближенный к императору, протопресвитер Российской армии и флота, член Священного Синода, у которого были, можно сказать, безграничные возможности тогда, особенно в период Первой мировой войны, дает такую оценку церковной ситуации и такую оценку личности самого государя?

Вспомним случай, очень важный, судьбоносный и трагический. В 1915-ом году было явление святителя Иоасафа Белгородского одному офицеру и одновременное явление одному блаженному в Белгородской области. Святитель Иоасаф строго говорил им, что Господь прогневался на Россию за ее отступление, что Россия на краю гибели! И только Матерь Божия, только Ее заступничество может спасти Россию.

«Что же делать нам?» – говорил этот блаженный, обращаясь к святителю Иоасафу. Последовал ответ: «Необходимо сообщить государю, взять Песчанскую чудотворную икону Пресвятой Богородицы и срочно везти ее на фронт! И обойти с ней по линии фронта!» Целый год этот офицер пытался добиться аудиенции у государя: его нигде не допускали. Когда этот офицер что-то пытался говорить, его приняли за сумасшедшего и поместили в Петербурге в психиатрическую клинику.

Лишь чудесным образом князь Жевахов узнал о нем, тут же поехал в Белгород и, связавшись с митрополитом Антонием, тогда Харьковским, сообщил ему эту информацию. И там он вдруг узнает, что там живет блаженный, которому было такое же явление.

Митрополит Антоний дает благословение взять из сельского храма чудотворную икону Песчанской Пресвятой Богородицы и священника этого храма, отца Александра Яковлева. И вот, рассказывает князь Жевахов, чудотворную икону на перроне Харьковского вокзала многотысячная толпа, даже на крышах стояли, на деревьях сидели люди! И когда икона появилась в проеме вагона, все люди разом пали на колени и со слезами молились Пресвятой Богородице.

Икону вынесли на площадь вокзала и отслужили молебен. Воодушевление было такое, что князь Жевахов говорит: «Я в жизни своей едва ли испытывал такое состояние!» И вот они эту икону, благоговейно приложившись, помещают в поезд и едут в сторону Могилева – туда, где находилась Ставка во время Первой мировой войны и где святой царь-мученик Николай, можно сказать, большую часть времени проводил.

«По мере приближения к Могилеву, – вспоминает князь Жевахов, – все больше и больше видны свидетельства, что в России идет война». Они остановились в Могилеве. Заранее была пущена телеграмма протопресвитеру Российской армии и флота отцу Георгию Шавельскому, что они везут чудотворную икону.

Несколько долгих минут ждали: они ожидали, что с хоругвями придут из Могилевского собора встречать икону. Никто не приходит! Потом забегает запыхавшийся один помощник отца протопресвитера и говорит: «Крестного хода не будет. Нам надо сейчас донести икону и водрузить ее в один военный автомобиль».

Разочарование и потрясение, которое испытал простой сельский священник, отец Александр Яковлев, настоятель того храма, где находилась Песчанская икона Пресвятой Богородицы, невозможно было описать словами.

Расстроенный князь Жевахов выходит, видит несколько офицерских чинов, лениво и рассеянно ходящих по перрону. Им даже никто не помог эту достаточно большую и тяжелую икону на руках донести и поместить кое-как в военный грязный автомобиль.

Икону довезли до Могилевского собора. Ожидалось, что хотя бы здесь колокольным звоном встретят великую святыню! Князь Жевахов вспоминает, что у него перед глазами стояло то, как прощались с иконой в Харькове, и он видел, как встречали ее здесь, на фронте!

Поспешно из алтаря вышел отец Георгий Шавельский, не перекрестившись и не приложившись к иконе, говорит: «Сейчас нет места, поставьте ее справа на пол возле правого клироса». И знаками отцу Александру Яковлеву повелел идти за ним в алтарь. «Потрясенный, – пишет князь Жевахов, – я стоял и не мог поверить: это действительно происходит или мне снится?»

Вскоре ему сообщили, что должен прибыть государь Николай II с цесаревичем Алексеем, и должно начаться всенощное бдение. Но до прихода государя слышен возглас отца Георгия Шавельского, и начинается всенощная. Заходит в храм государь, но он не знает, ему ничего не сообщили о прибытии чудотворной иконы! Чудотворная икона, которую со слезами, с надеждой на победу провожали тысячи людей в Харькове на вокзале, стоит на полу возле правого клироса, и на нее никто даже не обращает внимание! Государю ничего не сообщили!

Государь начал молиться, и через двадцать минут, описывает князь Жевахов, закончилось всенощное бдение. Двадцать минут всенощное бдение! Нужно ли комментировать эти слова?

На следующий день князь Жевахов со священником отцом Александром Яковлевым присутствуют на Божественной литургии, которая длилась тридцать минут! Вы где-нибудь слышали, чтобы богослужение шло тридцать минут? Может, у сектантов где-то. А это – Могилевский собор, собор города, где находится Ставка! Линия фронта, можно сказать, рукой подать! Каково же было благочестие русского офицерства в Первую мировую войну! И нужно ли удивляться тем страшным потерям, которые тогда были?

Поэтому слова, дорогие мои, поверьте, мне очень тяжело об этом говорить, царя-мученика Николая, сказанные им когда-то с душевной болью: «кругом измена, трусость и обман» – это пощечина на века всем тем, кто тогда участвовал в этих событиях, а потом оставил нам воспоминания и свои мемуары, чтобы и мы через призму их взгляда смотрели на историю России!

Интересно, что на следующий день, как описывает князь Жевахов, после тридцатиминутной Божественной литургии, был званый обед у государя, куда были приглашены лишь немногие, но сам он, князь, тоже был туда приглашен. Сельского батюшку отца Александра не пригласили, потому что он не входил в ограниченное число людей. Так описывает свою встречу с протопресвитером Георгием Шавельским князь Жевахов: стоит архиепископ Константин Могилевский, и вдруг заходит протопресвитер Георгий. Стоит архиерей и заходит священник! Владыка стоял в некотором смущении, пока протопресвитер сел и пил чай. Ну, представьте себе ситуацию: архиерей стоит, а священник пьет чай! Можно себе такое представить?

Это говорит о весовых категориях этих личностей! Кем был протопресвитер армии и флота? От него многое зависело, от его веры и благочестия!

После этого он поспешно встал и сказал владыке «следовать за ним». То есть не наоборот, а он говорит архиерею: «Следуйте за мной!» Владыка последовал за ним в комнату. Затем пригласили князя Жевахова, где протопресвитер сказал: «Сейчас будет званый обед, вы приглашены».

Присутствуя на званом обеде, князь Жевахов с душевной болью обращается к государю и говорит о цели своего приезда и о чудотворной иконе, которую он привез. Государь смотрит на него с нескрываемым удивлением и, поворачиваясь в сторону, говорит: «Мне никто ничего не сообщал!»

Представьте себе, верховному главнокомандующему в военное время не сообщают о таком важном событии! Впоследствии, на вопрос государя, почему так произошло, отец Георгий Шавельский сказал очень важные слова, слова, кстати, дорогие мои друзья, с которыми каждый из нас не может не согласиться! Можно под этими словами подписаться! Он сказал: «Сначала необходимо обновление души, а потом – вера в чудо!» То есть, «чего верить в чудотворные иконы, сперва душу надо обновить!»

Но вопрос-то для нас остается! А как ожидать обновления души при таком отношении к святыне, которую с такой мольбой со слезами люди провожали, надеялись, что на фронте действительно ей будут молиться, что ее действительно провезут по линии фронта! Как можно ожидать у офицерского состава Российской армии, если всенощное бдение – двадцать минут, а литургия – тридцать?

Не наше дело, дорогие братья и сестры, выносить суд о личностях, тем более о тех личностях, которые перешли в вечность, и, конечно, Сам Господь, как праведный и милостивый Судия, воздаст каждому по делам его. Наша же задача, братья и сестры, быть поосторожнее в своих оценках и поосторожнее с теми источниками, из которых мы черпаем информацию о истории нашей родины!

Потому что ведь не секрет, как и Священное Писание нам говорит, «от избытка сердца говорят уста» (Мф. 12, 34). Верующее сердце – оно от своего избытка говорит о вере. Обратите внимание, для сравнения, не ради осуждения: преподобный и богоносный отец наш Силуан Афонский и протопресвитер отец Георгий Шавельский – современники. Оба незаурядные люди, оба по-своему талантливые. Почитайте творения преподобного Силуана, как он старается поделиться с миром, с людьми тем сокровищем, которое он стяжал. И посмотрите на то сокровище, которое стяжал и которым делится с миром протопресвитер Георгий Шавельский. Есть ведь разница? Каждый говорит от избытка своего сердца.

Чтобы на светлой ноте закончить нам сегодня, в заключенье хочется привести ещё одну притчу – мы начали сегодня беседу с притчи евангельской, – притчу одного нашего современника, подвижника благочестия старца Паисия Афонского. Это притча о пчеле и мухе:

«На лугу росло множество цветов. Здесь были и белые благоухающие лилии, и гиацинты, и высокие синие ирисы. И маленьким цветочкам тоже нашлось место в траве. Ветер наклонял их, весело колыхал траву и листья, и аромат разносился далеко-далеко!

Над поляной, над цветами трудились пчёлки. Они собирали сладкий нектар, чтобы подкормить молодняк в улье и запастись едой на долгую холодную зиму.

Сюда-то и прилетела муха. Она недовольно жужжала и оглядывалась.

Одна маленькая пчёлка, оказавшаяся здесь в первый раз, вежливо спросила муху:

– Не знаете ли Вы, где здесь белые лилии? Муха насупилась:

– Не видела я здесь никаких лилий!

– Как? – воскликнула пчёлка. – Но мне говорили, что на этом лугу должны быть лилии!

– Цветов я тут не видела, – пробурчала муха. – А вот недалеко, за лугом, есть одна канава. Вода там восхитительно грязная, а рядом столько пустых консервных банок!

Тут к ним подлетела пчёлка постарше, державшая в лапках собранный нектар. Узнав, в чём дело, она сказала:

– Правда, я никогда не замечала, что за лугом есть канава, но я только могу рассказать о здешних цветах!

– Вот видишь, – сказал отец Паисий. – Бедняжка муха только и думает о грязных канавах, а пчёлка знает, где растёт лилия, где – ирис, а где – гиацинт.

И люди так же. Одни похожи на пчёлку и во всём любят находить что-то хорошее, другие – на муху, и во всём стремятся увидеть только дурное.

А ты на кого хочешь быть похожим?»

И чтобы нам с вами, дорогие мои друзья, уподобиться мудрой пчеле, постараемся множество литературы, в том числе исторических всевозможных мемуаров, исследований, которые сейчас активно издаются с ссылкой на какие-то неназванные источники, на какие-то архивы, которые почему-то находятся то в Колумбийском университете, то в Берлине, то вообще в библиотеке Госдепартамента США – то есть никто из нас, простой смертный, никогда не попадет туда, чтобы проверить, что ж там написано на самом деле! – постараемся эту литературу читать с осторожностью. Постараемся найти в ней светлое и доброе, именно на это обратить внимание и именно этому, светлому и доброму, учиться.

Храни вас, Господь!